«Карусель»
Благополучно перевалив экватор обучения на третьем курсе медицинского университета, я и моя группа неспешно приступили к освоению новых дисциплин. Было начало второго семестра, а значит беспокоиться о зачетах и допусках было ещё рано. Среди классических дисциплин, таких как пропедевтика внутренних болезней, общая хирургия и прочих, заметно выделялась своею непохожестью культурология. Чем может помочь эта наука в становлении молодого врача, оставалось только догадываться.
Наступил первый день нашего знакомства с культурологией, а также и с кафедрой, на которой она велась. Как выяснилось, коллектив её был невелик и состоял из нескольких преподавателей и заведующего. Преступив к освоению учебного плана, нам сразу пришлась по душе новая дисциплина: во-первых, вопросами, которые она затрагивала, а во-вторых, отсутствием домашних заданий. Все наши занятия проходили в виде беседы, причем ни преподаватель, ни студенты не знали куда она может завести. Нашим учителем был Анатолий Митрофанович Бородин, работавший тогда в должности доцента. Лет ему было, наверно, к шестидесяти, угадать было сложно, потому как при всей своей выправке и стати, он был абсолютно седым. Всегда элегантно одетый, он очень уважительно и по-доброму относился к студентам, обращаясь ко всем тихим, слегка скрипучим голосом.
На одном из занятий, войдя в аудиторию, мы обнаружили стул, стоявший посередине, а также большой черный баян, лежавший на нём. Наличие музыкального инструмента на занятии подействовало на нас, как чеховское «висящее ружье» в первом действии, и мы только и ждали, когда наш преподаватель встанет из-за стола и подойдёт к баяну. Эффектно выдержав театральную паузу, Анатолий Митрофанович подошёл к инструменту и, ухватившись за ремни, поднял баян со стула и сел. Расположив баян у себя на коленях, он ловко набросил ремни на плечи. Изумлению нашему не было предела, когда в аудитории зазвучала музыка. Пальцы Анатолия Митрофановича парили над грифом, с легкостью перебирая клавиши. Баян в его умелых руках был послушен, а мех его то широко расправлялся, как будто набирая воздуха для нового оборота, то плотно сводился, покорно следуя уверенным движениям музыканта. Это была красивая и очень техничная пьеса, достойная выпускника музыкального училища. Пока звучала музыка, мы не проронили ни слова, лишь только удивленно переглядывались и улыбались, а Анатолий Митрофанович всё это время был серьёзен, изредка приподнимая голову в кульминационных частях произведения. Закончив играть, Анатолий Митрофанович тихо свёл меха баяна и опустил голову. Как по команде на всю аудиторию раздались громкие аплодисменты. Анатолий Митрофанович улыбался, жестом успокавая неумолкающие овации. Скинув ремни с плеч, он поднял баян и уложил его в прежнее положение. Дав нам всем выговориться, Анатолий Митрофанович, продолжил урок, медленно прохаживаясь по аудитории. Он рассказывал нам о том, как познакомился с баяном, подрабатывая помощником мастера в музыкальной мастерской, как влюбился в этот инструмент, но так и не получив профессионального музыкального образования, остался на уровне «слухача», и как показало его выступление, весьма неплохого. Не зная ни единой ноты, он легко «снимал» любое понравившееся ему произведение или песни, что особенно ценилось на застольях и прочих посиделках. Анатолий Митрофанович закончил свой рассказ, подойдя к баяну и положив на него обе руки.
– А есть ли среди вас владеющие хоть каким-нибудь музыкальным инструментом? – спросил он. В аудитории сразу же нашлось два пианиста и один гитарист.
– И всё? – переспросил учитель. Тут же мои одногруппники начали поворачиваться ко мне с недоуменными взглядами, зная, что я тоже умею играть на баяне, но я делал вид, что их не замечаю. Наконец, одна из моих одногруппниц, не выдержав данной несправедливости, громко сказала: «А у нас Ваня Усольцев умеет на баяне играть». Взгляд Анатолия Митрофановича сию же минуту был устремлен на меня. Он спокойно подошел ко мне и приветливо спросил: -Это правда?
– Да, – ответил я.
– Вы что-то заканчивали? – спросил преподаватель.
– Да, музыкальную школу по классу «баян», – тихо ответил я.
– Великолепно, – улыбнулся Анатолий Митрофанович. – Неугодно ли вам за инструмент?
– Дело в том, что я с момента поступления в университет не брал в руки баян и боюсь, что растерял необходимую форму, – извинялся я.
– Ну, что же вы? Не стесняйтесь. У нас же здесь не экзамен.
Под общие уговоры одногруппников и Анатолия Митрофановича я медленно встал из-за стола и проследовал к баяну. Это был хороший добротный инструмент, за которым ухаживали и на котором регулярно играли. Я поднял баян, удобно расположился на стуле и поставил его на колени. Вдев руки в ремни и проведя пальцами по клавишам, вдохнув непередаваемый запах мехов, я почувствовал всё тепло этого инструмента. Я медленно попробовал его ход, ощутив тугую легкость. Будучи ещё школьником и настраиваясь к поступлению в медицинский, я готовился к любому сценарию развития событий, поэтому вместе с моим преподавателем по баяну, подготовил полноценную программу к поступлению в музыкальное училище. В медицинский я всё-таки поступил, а программа осталась как приятное воспоминание об учебе в музыкальной школе. Вспомнив её всю, я начал играть одно произведение за другим. Войдя во вкус и видя одобрительные взгляды моих друзей и Анатолия Митрофановича, я решил закончить своё выступление произведением под названием «Карусель». Отличали его неимоверная легкость и озорство, которые овладевали не только исполнителем, но и передавались слушателям, не оставляя их равнодушными. Войдя в раж и набрав приличную скорость в исполнении, я закончил его, плотно сведя мех баяна. Одногруппники мои не стеснялись в комплиментах, выкрикивая «Класс!» и «Молодец!». Анатолий Митрофанович стоял в стороне и тоже аплодировал, не сводя с меня одобрительный взгляд.
– Это «Карусель» в обработке Шахнова? – спросил Анатолий Митрофанович, когда все успокоились.
– Да, она самая, – ответил я.
– Красивое произведение… – задумчиво произнёс преподаватель.
Урок подошел к концу и мы дружной толпой поспешили на выход, оставив Анатолия Митрофановича в аудитории наедине с баяном.
На следующем занятии, Анатолий Митрофанович попросил меня во время перерыва никуда не уходить. Дождавшись его, мы отправились в кабинет заведующего кафедрой. Подойдя к двери, я прочёл надпись на табличке «профессор Юрий Леонидович Ведерников». Постучавшись и услышав одобрительное «Да, войдите», я очутился в небольшом, но уютном кабинете. Кроме стола, стоявшего боком к окну, в помещении были шкаф с книгами, несколько стульев и небольшой диван. За столом сидел худощавый человек в очках, склонившись над бумагами. Волосы его были густы и подёрнуты сединой. Увидев нас с Анатолием Митрофановичем, профессор встал из-за стола и, улыбаясь, вышел нам навстречу.
– Ааа… Добрый день. Так это и есть тот самый студент-баянист? – говорил Юрий Леонидович, пожимая мою руку.
– Именно, он. – ответил Анатолий Митрофанович.
– Прошу садиться, – сказал Юрий Леонидович и указал рукой на диван. – Так это вы играли «Карусель» на прошлом занятии?
– Да, было дело, – смущенно ответил я.
– А сможете её сыграть ещё раз? Здесь? – спросил Юрий Леонидович.
– Вот и инструмент как раз под рукой, – подхватил Анатолий Митрофанович, подавая мне тот самый баян.
Диван, на котором я сидел был низок и мне никак не удавалось усесться удобно, но, найдя более или менее устойчивое положение, я взял баян, надел ремни и заиграл ту самую мелодию. Слушатели мои расположились напротив, удобно восседая на стульях. Я играл медленнее, чем тогда в классе, чтобы не сбиться. Закончив игру, я робко посмотрел на преподавателей.
– Здорово! – негромко сказал Юрий Леонидович.
– Мне тоже понравилось, – с улыбкой произнес Анатолий Митрофанович.
– Вы музыкальную школу заканчивали? Часто за инструментом бываете? – спросил профессор.
– Да, по классу «баян». Нет, очень редко, когда бываю дома. Здесь инструмента у меня нет. – отвечал я.
– Что ж, я пойду. Перерыв уже закончился, – сказал Анатолий Митрофанович и. так же приветливо улыбаясь, вышел из кабинета.
Оставшись один на один, Юрий Леонидович вернулся в своё кресло и начал рассказывать.
– А я тоже учился в музыкальной школе, но не закончил. В юности было желание продолжить, но потом семья, работа, диссертация, в общем, не до баяна мне было. Ну а теперь, когда стало посвободнее, планирую вернуться к урокам. Я самостоятельно занимаюсь по самоучителю. Правда, я столкнулся с некоторыми трудностями. Вы можете мне помочь? – сказал Юрий Леонидович и посмотрел на меня. По всему было видно, что ему очень неловко, но мне действительно хотелось ему помочь и я ответил самым участливым тоном: «Да, конечно. Нет никаких проблем».
И мы начали нашу беседу. Профессор задавал вопросы, а я, как можно тактичнее, отвечал на них. Они касались длительности нот и их письма, а так же других обозначений, которые широко использовались в нотной грамоте. Удовлетворившись моими ответами, профессор искренне поблагодарил меня, пожал руку и проводил к выходу.
– А можно я периодически буду обращаться к вам за помощью? – спросил напоследок профессор.
– Конечно, Юрий Леонидович. Всегда буду рад помочь, – ответил я. Мы ещё раз пожали друг другу руки, и я вернулся в класс.
Все последующие мои занятия по культурологии проходили в кабинете заведующего кафедрой. Каждый раз он приносил всё новые и новые произведения, останавливаясь на тех местах, которые вызывали у него наибольшие затруднения. Это были небольшие композиции известных авторов, которые проходил любой баянист, учась в музыкальной школе. Всё более привыкая к друг другу, разговоры наши становились непринужденными и проходили в дружественной обстановке. Так длилось до конца семестра, пока курс культурологии не закончился. На последнем занятии, Анатолий Митрофанович, расписавшись в моей зачётной книжке, протянул мне её со словами: «Это вам, коллега. Надеюсь, будете к нам заглядывать хоть изредка?»
– Постараюсь, – ответил я, забирая книжку. – До свидания.
Затем была сессия и долгожданные летние каникулы, за которыми наступил новый учебный год. Вновь встретившись с одногруппниками, мы наперебой делились последними новостями, а также историями кому и как удалось сдать тот или иной экзамен. Радость встречи переполняла нас, и мы шумною толпой двигались к главному корпусу, чтобы узнать расписание на предстоящий семестр. Войдя в корпус, я сразу обратил внимание на одинокий стенд с фотографией, который стоял чуть в стороне от входа. Отстав от своей группы, я подошел к стенду, и тут же тяжелая печаль вошла в моё сердце. С фотографии на меня смотрел Юрий Леонидович Ведерников, с чёрной полоской в нижнем углу рамки. Подойдя ближе и пробежавшись глазами по некрологу, я несколько раз прочел небольшой абзац: «27 июля трагически погиб заведующий кафедрой истории и культурологии Иркутского государственного медицинского университета профессор Ведерников Юрий Леонидович». Далее шла информация о соболезновании родственникам и близким, а также о времени и месте гражданской панихиды. Немного постояв, я ещё раз посмотрел на фотографию. На ней так же был Юрий Леонидович, чьи мудрые глаза смотрели на меня сквозь очки, а на губах застыла еле заметная улыбка.
Уже позже, окунувшись в водоворот слухов и пересказов, постоянно гуляющих на курсе, я узнал, что Юрий Леонидович возвращаясь домой, был застигнут на пустыре и пал жертвой грабителя, позарившегося на его скромный багаж. И, как бывает в таких случаях, преступника обнаружить не удалось.
Сейчас, когда учёба в медицинском университете давно позади, а также ординатура и аспирантура, я изредка беру баян и играю… Играю, что вспомню. В основном это полюбившиеся фрагменты тех или иных произведений, а также популярные мелодии, которые подобрал когда-то. Играю неспешно и для себя, что называется, для удовольствия. Но среди прочих я обязательно исполняю и ещё одно произведение, ставшее дорогим моему сердцу. Это та самая «Карусель».
